Детство своё я помню всполохами. Иногда кажется, что не помнишь сразу три года, а потом — ах! — тебе летит в морду кулак маленького наглого блатного урода, которого ты, кажется, боишься до сих пор. Потом опять темнота и — оп! — ты сдаёшь биологию в 9-м классе, ловя волны бессмысленного и бесполезного восхищения учителя, которые не удалось смыть с себя до сих пор.
Раз — коньки жмут, мать не хочет покупать новые, внутри всё сжимается, плохо, стыдно, завидно — плохо, стыдно и завидно до сих пор. Два — лето, галька где-то в Адлере, пепсикола в вытянутых таких бутылках, сушёная рыба, деньги, завёрнутые в платочек и хранящиеся чуть ли не в трусах у отца — с отношением к деньгам у тебя до сих пор что-то не в порядке. Три — первая пьянка в летнем лагере, кусты, рассветное небо вращается над головой, первый поцелуй там же, эрекция, подушка на коленях, удивление от того, что женщина, оказывается, может быть костлявой — может, поэтому до сих пор иррационально тянет к тем, которые помягче. Четыре — институт, пара дискретной математики на третьем этаже, непонятные записки в стихах — до сих пор любые отклонения от понятной арифметики и высшей математики связаны в голове с каким-то шушуканием и грязноватым уютом задней парты. Пять — какой-то серьёзный разговор с отцом, ты вроде и взрослый уже, и не понимаешь ничего — так ведь и не научился принимать отца отцом, всё время кажется, что говорит он в пустоту. И потом сразу ясное, светлое — это ты уже взрослый и всё понимаешь, и осознаёшь, и смотришь по сторонам, ничего толком не умея разглядеть.
В моих воспоминаниях нет пьющих родителей. Точнее они вроде бы есть, но всё смазано — это какие-то застолья дома, но всё чин-чинарём — салаты по крепким зубастым салатницам толстого чешского хрусталя, бабушкин сервиз — тонкие зелёные рюмочки грамм на 30, запечённая курица — обязательно с хрустящей корочкой, раскрасневшиеся с мороза красивые и хохочущие взрослые — герои Отечества, вечные победители загадочных взрослых олимпиад, горы курток, шуб и пальто в коридоре — пахнет морозом и свежестью, легионы обуви — взгляд магнитят женские сапоги на толстых высоких каблуках, запах "Примы" на кухне — чёткая ассоциация с загадками, которые выбалтывают друг другу около открытых зимой форточек курящие пьяные люди. Отец сидит немного в углу стола степенно — он и не курит, и пьёт умеренно, немного потягивает вино, и когда все уйдут, помогает матери с посудой. Мать вроде бы и пьёт, но бегает с кухни в зал и обратно, потому пьёт с перерывами, немного, чуть пламенея щеками и откликаясь медленно теплеющим взглядом на бесконечные разговоры за столом.
Я ни разу не видел отца сильно пьяным. Раз — уже когда был студентом — таким же всполохом помню его возвращение с его же юбилея и какой-то явно пьяный шум от возни в коридоре. Но — не видел. Мать — страшно даже думать, не то что писать — видел, но как будто это заблюрено, да и так редко и в таком уже возрасте своём взрослом, что воспринимаешь иначе.
Сейчас отца я вижу редко, и знаю, что он не пьёт. Может выпить пива бутылку, но и всё. Последняя длинная встреча в начале лета закончилась бутылкой коньяка, с которой он выпил пару рюмок и убрал потом её — рюмку — в сторону. С матерью встречаюсь часто, но и она быстро, почти моментально останавливается и такое у меня часто впечатление, что пьёт только ради того, чтобы мне меньше досталось. Не пьёт вообще почти мой брат — может рюмку односолодового вискаря выпить или стакан пива, но и всё. Да, пьют много смежных родственников — есть спившиеся и закоридированные дядьки, двоюродные братья, тётки, какие-то троюродные бабки иногда всплывают в вечерних беседах привычками к самогону. Но вот так, чтобы видеть в детстве дома пьянку, пьяных — такого не было, или память моя благородно блокирует от меня такие воспоминания.
От этого тем более удивительно — дети вроде бы строят в своих взрослых семьях то, с чем росли в родительском доме. Но я не помню, чтобы отец каждую пятницу уходил в трёхдневный запой. Или вот эти воспоминания о застольях — это примерно то же самое, что сейчас видят мои дети, когда к нам в субботу вечером заходят 2-3 семьи поужинать (в смысле, выпить по бутылке водки на взрослого мужчину, и по полбутылки вина на женщину)?
Как-то раз, подняв сдуру эту тему в типа интеллектуальной компании, я напоролся на визжащего на меня мужичка средних лет, который орал мне в лицо, что я предпринимаю попытки свалить свои проблемы, свой алкоголизм, своё несовершенство на родителей. "Это так удобно, — орал он куда-то в мою сторону плохо чёсаной бородой. — Батька всё стерпит, батька далеко и старый!" Честно говоря, чуть не дошло до драки — я драться не умею и не люблю, но было неприятно, что какой-то не очень симпатичный мне дядя чего-то там пытается в моих размышлениях подогнать под свою, по определению чужую для меня, мораль.
Вспоминая теперь про этот немного дикий случай, я думаю о том, что коли уж я заговорил, пусть и опосредованно, о демонах, которые пихают меня в жерло алкогольной страсти, некисло было бы подумать и о том, что предшествовало появлению привычки. Ну и о том, как повлияет на жизни моих детей моя привычка крепко выпивать минимум три раза в неделю, как это смотрится со стороны, и какие всполохи потом будут мелькать во взрослых рассуждениях моих детей о прошлом — уютная квартира, забитая всем, чем мы привыкли забивать свои уютные квартиры, или пьяная морда медленно засыпающего от опьянения отца?