Лебедь, школа и трепетная лань.

Каждый август я радуюсь двум вещам: первое — что вопреки рекомендациям и настояниям своих премудрых педагогов не связала свою жизнь со школой, и, второе — что дети своё обязательное учение закончили давно.

Почему? А потому что постоянно проводящиеся реформы и шквал инноваций приводят меня в состояние между шоком и трепетом, сопровождающимся бессильным «За что?!»

Учителям и раньше позавидовать было сложно, а уж теперь — тут тебе и старые песни о главном «разговоры о важном» вместе с единственно верной политической позицией, и вводимое «Семьеведение» вместе с невозможностью посвящать свое собственное время (за фактическим отсутствием оного) своей собственной семье у тех, у кого всё же получилось её создать, тут тебе и новая категоризация педагогов: от практически бесправного молспеца и «падавана» — «учителя, соответствующего должности» после трех лет курощений стажа (то есть ВУЗы теперь выпускают неизвестно кого, так?) до заслуженной грымзы учителя-наставника — наставляющего и педагогов и учеников на путь истины.

Немножечко дедовщины не повредит даже педсоставу, да? тем более, что для закрепления вводятся аттестации — обязательная и добровольная.

Тяжелее всего придется гуманитариям: литераторам придется переобуться в воздухе отказаться от классиков старых и объявленных неактуальными в пользу сверхновых — Прилепина и Лукьяненко, поддерживающих и одобряющих текущий курс, и историкам, которым придется доносить до учеников всю красоту великого прошлого через отполированную Мединским линзу настоящего — новые издания учебников истории будут включать главы по СВО, «Крымской весне» и дополнительный раздел, посвященный Великой Отечественной войне.

И тут, конечно, я снова вспоминаю себя в годы юные и радуюсь сделанному выбору в пользу инженерии, ибо физика с химией и начертательная геометрия политически несознательны — и даже если заком Ома переименовать, то суть его не изменится, а если нарушить — накажет.

И вся эта прелесть новаторства и новаций оплачиваться будет исключительно в столицах, потому что гордое звание учителя провинциального подразумевает бескорыстие, стремящееся к абсолюту — ибо не за деньги, но за идею и любовь работать надобно!

Правда, в некоторых местах, например в Хакассии, педагоги с этим немножечко не согласны, а привычка ежедневно питаться заставляет их отказываться от своей великой миссии по служению детям и Отечеству — ибо вместо обещанного повышения зарплаты на 20% их доход, наоборот, снизился на 10%, и, вместо того, чтобы проявить такт и понимание, они начали писать заявления на увольнение.

Начальство педагогов планирует воззвать к их совести:

«Придется как-то пытаться еще раз попросить тех, кто уволился, вернуться. Потому как ситуация достаточно сложная, и привлечь сюда других специалистов на эту заработную плату не представляется возможным».

потому что нет ни денег, ни новых молодых аскетов.

Пересилит ли голос совести ворчание желудка в отдельно взятом регионе — пока неясно. Но, как уже выяснилось в истекшие полтора года: нести доброе слово гораздо менее выгодное дело, чем носить, к примеру автомат или управлять дроном (этому тоже теперь в школе будут учить), и для этих, несомненно выгодных и почтенных занятий знание бессмертных строф Пушкина совершенно необязательно. И это эмпирическое знание очень сильно будет влиять на тягу к знаниям решающих «делать жизнь с кого».