Как мамаше Кураж кураж не помог.

Странный это предмет — голова, и работает тоже странно: вдруг приснилась фамилия Брехт (да еще с таким полузадушенным придыханием — Брехххт), и песня со странным мотивом и словами "Вставайте! Всем пора в поход, кто жив и дышит на земле!".

"Нифига себе!" — сказала я себе, проснувшись.

И вспомнила всё. Вечера в детстве, проводимые в компании "Театра у микрофона", и саму пьесу, услышанную впервые именно тогда, в нежном возрасте, и даже саму песню — её пела маркитантка Тридцатилетней войны, мамаша Кураж, она же Анна Фирлинг, женщина, кормившая войну и кормившаяся с войны.

Естественно, надо перечитать. А там… просто кладезь, и всё такое свежее, как будто вчера написано, и вовсе не по-немецки!

Вот, к примеру, самое начало, и фельдфебель, который вместе с вербовщиком собирает двуногие колоски к новой жатве, как он замечательно рассуждает о порядке и о морали!

Заслушаешься ведь, если такого оратора встретить доведется!

Давно в этих краях войны не было, вот что я скажу. Оттого мораль в упадок пришла. Мир долго стоял — вот и распустились. Где ж порядку быть, коли войны нет? В мирные времена народ что бурьян растет. Человек ли, скотина ли — только даром хлеб жрет! Да добро бы один хлеб, а то на хлеб сыру, да сверху сала кус! Взять хоть этот городишко: сколько в нем строевых коней, сколько рекрутов, небось и не считали никогда. Был я в такой стороне, где лет семьдесят войны не бывало, там ни у кого и фамилии не оказалось… Никто не знал, кто он такой есть! А где война — шалишь! Там, брат, всему свое место! На все реестр: сапоги — на склад, зерно — в провиантскую, люди по порядку номеров, скотина — на бойню, и пошел! Война порядок любит.

Но пьеса не об этом, а о том, как то, что кормило и даже подарило Анне Фирлинг жизнь, если можно назвать жизнью постоянные странствия в обозе без крова и с детьми от разных мужчин, под занавес жизни всё это и отобрало — и детей (троих, двоих сынов и дочь), и силы…

Всё отобрало, потому что жарить колбаски у извергающегося вулкана — так себе идея.

Но ведь не зря она и кормилась и теряла — все беды творились исключительно во имя благих целей, которые вели лучших людей тогдашней Европы! Всё благороднее некуда!

Один из героев пьесы, повар, необыкновенно трогательно описывает моральные страдания короля-освободителя! Как зрителю или слушателю не проникнуться, не посочувствовать венценосному горемыке:

Верно, водка у вас отменная, ваше лицо меня не обмануло, а что
касается короля, то свобода, которую он хотел ввести в Германии, влетела ему в копеечку. В Швеции он ввел налог на соль, а это, как я сказал, беднякам влетело в копеечку. Потом у него было еще много хлопот с немцами. Нужно было сажать их за решетку и четвертовать, потому что они привыкли быть рабами у императора. Еще бы, с теми, кто не хотел быть свободным, король намаялся.
Сначала он хотел защитить от злодеев, особенно от императора, только Польшу, но во время еды аппетит разгорелся, и он защитил всю Германию. А она давай сопротивляться. Так что добрый король получил одни неприятности в награду за доброту и расходы, а расходы ему, конечно, пришлось покрывать налогами, это вызвало недовольство, но он на это плевал. На его стороне было как-никак слово божие. А то бы еще пошли толки, будто он делает все это из корысти.
Так что совесть у него всегда была чиста, а для него это главное.

Что-то это всё напоминает, нет?

А ведь верно показалось…

И мамаша Кураж, даром, что маркитантка и в политэкономии не смыслит, но в корень исключительно здраво зрит:

Послушать больших начальников, так они воюют только из страха
божия, за доброе и прекрасное дело. А присмотришься — они совсем- не такие простаки, и воюют они ради выгоды. Да и маленькие люди, вроде меня, не стали бы иначе в этом участвовать.

И песни, песни! У Брехта в пьесах много песен! Не даром же переводили пьесу такие мэтры, как Б. Заходер и Вс. Розанов!

«Кое-кто пытался сдвинуть горы,
С неба снять звезду, поймать рукою дым.
Но такие убеждались скоро,
Что усилья эти не по ним.
А скворец поет:
Перебейся год,
Надо со всеми в ряд шагать,
Надо подождать,
Лучше промолчать!»

Да, Брехт немецкий автор и писал эту пьесу в 1938-1939 годах, про Тридцатилетнюю войну, прошедшую давным-давно, про 1624 и несколько последующих лет…

Совсем не про нас. Она про дороги, которые мы выбираем.