Я не очень хорошо помню выходные — как-то рабочая неделя сожрала эти воспоминания, но я точно помню, что в понедельник мне было тяжеловато до самого вечера. Это было не похмелье — просто внутри всё болело так, как будто почки отбили кухонным таким молоточком, а потом вместо крови пустили в них ртуть. Поколачивалось сердце. Точнее оно вроде как побаливало. Давило вроде бы. Я перебивался мыслями о том, что, может, это, всё же, не сердце, а невралгия, да и вроде если сердце, то в руку, говорят, отдаёт. Короче, пытался как-то хитро обойти тему про смерть, смертельные болезни и так далее. Не хотелось думать о врачах, будущем и прошлом. Просто хотелось, чтобы было как-то легче. И, честно говоря, я сейчас не хочу точно вспоминать, что было в субботу и воскресенье, хотя в воскресенье я, вообще-то, погулял по лесу километров 15, но мы там так много выпили, что давайте сразу ко вторнику.
Картинка для привлечения внимания — самая знаменитая фотография Маргарет Бурк-Уайт, которая как бы символизирует реальность потребительского похода за вкусным
Вообще, у меня редко бывают недели про то, что пить надо реально каждый день. Но вот на этой неделе мне надо было выпить во вторник, среду, четверг и теперь вот, скорее всего, я не отделаюсь и в пятницу.
Во вторник у меня была полурабочая встреча уже почти глухой ночью — мы не сразу нашли ресторан, кухня бы на котором работала бы после 12. Городок у нас маленький, и ресторанов таких — всего немного. Но мы нашли, и говорили, и я выдыхал, после чего закидывал в себя рюмку, вторую, третью, селёдка опять с картошкой, плохо собранный салат с тёплым тунцом, неидеальное мясо, неидеальный хлеб. Где-то на середине разговора у меня как будто мигнуло сознание. До этого я пил водку, ел, говорил, делал выводы, а потом меня как будто выключило, а потом включило уже пьяным.
Я понял, что пока меня не было что-то произошло, потому что тон уже — повышенный, и вообще кажется — мы ругаемся. Я с некоторым изумлением следил за происходящим. За меня вроде бы говорил Груффало. Я не мог просто заткнуть его и начать говорить собой — настоящим, но и дать ему развить эту позорную ругань я тоже не мог хотя бы потому, что собеседница напротив, явно перепуганная явлением чужого существа в моём обличье, уже, видимо, с полчаса рыдала. Я обошёл Груффало с флангов и тихонько пересел на его место запчастями — начал с интонаций, постепенно перешёл на управление мимикой, потом захватил сознание и мягко перестроил речь, выводя процесс в логичное завершение.
Мы разъехались на разных такси, и как только девушка исчезла, Груффало в последний раз ёкнул парой ударов сердца и исчез в своей неведомой темнице, откуда он так часто выходит повелевать общим для нас с ним обличьем.
Я с изумлением смотрел на разорённый стол — осталось реально много еды, стояли остатки водки, пиво, лежал счёт, официант терпеливо ждала, пока я поднесу телефон к терминалу. В звенящей тишине ледяной февральской ночи я с некоторой задумчивостью и не заедая допил остатки спиртного, после чего сел в такси и приехал домой, полагая, что утро вечера мудренее.
В среду у меня была степенная пьянка. Собутыльник был как будто существенно старше, хотя мы с ним почти одинакового возраста. Я с открытой неприязнью к себе ощущал в себе какое-то тупое холопское начало, удерживая его в узде подпрыгивающими от напряжения и спиртного руками. Собеседник много и по делу говорил, и я постепенно выбирался из омута накатывающей покорности по спасительным флажкам ярости и плохо контролируемой паники — я видел, что за тканью хорошо поставленной речи прячется зияющая пустота, и мне ужасно хотелось закричать от усталости.
Ужин в среду при этом был вкусным. Мы пили хорошую водку, ели вкусные салаты и мясо, ручного приготовления разносолы, ломали руками тёплый пахучий хлеб, макали в помидоровые соусы нежные люля из говядины, пили настоящий какой-то морс и много чая. Под конец вечера я разобрался в происходящем и совершенно успокоился — к тому же водки было немного, всего лишь 0,7 на двоих. Собеседник уехал уже ближе к полуночи, и я выпил ещё три по 100 редстага за стойкой с хозяином заведения.
В четверг встреча носила уже скорее дружеский характер, и мне было тепло и покойно с самого начала. Я пил тепловатую водку, наблюдая за тем, как мои вечерние спутники пробуют какое-то неведомое мне вино. Мы ели салаты, домашнего приготовления жаркое, пили крепкий чай, говорили о том, что волнует наши ещё молодые сердца. Я с некоторой тоской смотрел на их молодость и какую-то даже нежность, казалось, будто я живу в каком-то другом мире, кожа у обитателей которого — грубее, сердца работают с перебоями, а сексуальные желания в долгом походе к управляющим нервным центрам проходят тройное сито определения того — нужно ли это и можно ли.
Мы расстались, кажется, ещё более впечатлённые друг другом, чем до встречи, и мне стало ещё тоскливее — алкоголь как будто отдалял меня от этих людей лёгкой неестественностью моих откровений и открытости. В такси я думал о том, мог ли я быть таким же хорошим актёром, хорошим рассказчиком и хорошим слушателем, если бы был трезв. И ответы на эти вопросы мне не нравились.
Сегодня пятница, мне нравится мой рабочий день, потому что в нём есть какая-то тяга к жизни и действию. Трёхдневная пьянка вроде бы как показывает тебе черноту пропасти, в которой нет ни глубины, ни перспективы. Там просто ничего нет, и каждый раз, когда я выныриваю с края этого обрыва, мне хочется плакать от того, как прекрасна жизнь.
***
Этот блог заблокирован администрацией "Яндекс.Дзена" непонятно за что. В этой связи контент транслируется в телеграм-канал.
Честно говоря, я пытаюсь найти площадку, чтобы перетащить отсюда весь контент и немного развернуть творческую составляющую проекта, но пока руки не дошли — Facebook требует авторизации реальным лицом, это невозможно, а блоговые площадки одна другой страннее. Но я придумаю что-нибудь — не отписывайтесь, дальше будет интереснее.