На узкой улице перед театром, погружённой в холодную осеннюю сырость, детектив Волгин замедлил свой шаг. Мелкий дождь шуршал по зонту, словно невидимое дыхание, а в его голове звучала одна мысль: это дело станет особенным. Не просто загадка — что-то личное, пронизанное тайнами.
Внутри театра царила мрачная суета. Рабочие сцены тихо переговаривались, как будто опасались, что кто-то подслушивает за их спинами. Молодая актриса, стоя в углу, нервно теребила платок. Режиссёр Михаил Руднев, высокий и строгий, не выпускал из рук сценарий, который дрожал в ритме его шагов.
– Смерть Алексея Захарова – это… катастрофа! – наконец произнёс он, глядя на Волгина, но как будто мимо. – Но я прошу вас, майор, не распространяйте об этом. Скандал уничтожит нас.
– Я могу обещать лишь одно – искать правду, – спокойно ответил Волгин. – И майор я в прошлом. Теперь я частный детектив. Пожалуйста, расскажите, что произошло.
Руднев нервно оглянулся вокруг.
– Это был несчастный случай. Он упал… Мы репетировали… Декорация не выдержала.
– Падение с такой высоты, – произнёс Волгин, наклоняясь к сцене, – должно оставить следы. Но почему декорация выглядит так, словно её кто-то сломал?
Режиссёр замер, его губы дрогнули, но ответить он не успел. За кулисами раздался звук разбившегося стекла, и кто-то быстро исчез в тенях.
Волгин быстро прошёл за кулисы. Осколки зеркала были повсюду и отражали свет софитов.
– Можно ли выключить лишний свет? – крикнул в сторону Волгин. – Он мешает осмотру. И ещё. С кем я могу поговорить о реквизитах и декорациях?
– Я могу ответить на эти вопросы, – к нему подошла хрупкая, почти прозрачная девушка. Она казалась скорее духом театра, чем актрисой.
– Как мне к вам обращаться?
– Елена Морозова, – представилась девушка.
– Вы работаете гримером?
– Нет, что вы? Я актриса этого театра, – смущенно ответила она, но не без гордости. А гример сейчас подойдёт. Но я могу ответить на ваши вопросы.
– И что вы скажете об этом? – Волгин указал на осколки зеркала.
– А что сказать? Это было зеркало. Напольное.
– Где оно стояло?
– Обычно вон в том углу.
Волгин прикинул, как зеркало могло оказаться именно в этом месте, где его разбили. Его либо пододвинули по какой-то причине, либо…
– Понятно, – произнёс он и направился в дальний угол. – Некто стоял за этой ширмой и, убегая, сбил зеркало в сторону, отчего оно упало и разбилось. Кто бы это мог быть?
Он вопросительно взглянул на Морозову.
Та в недоумении пожала плечами.
– А что вы можете сказать о погибшем?
– Алексей… он был для меня больше, чем учитель, – её голос дрожал. – Он говорил, что театр – это правда. Что даже на сцене нельзя притворяться.
– Правда, говорите? – Волгин наклонился ближе. – А с кем он конфликтовал?
Елена вдруг отступила, как будто испугавшись собственных слов. – Громов… Но они были друзьями. Он… не мог бы.
– А Руднев? – мягко поинтересовался Волгин.
– Михаил Владимирович… Его это напугало. Алексей хотел перемен. Уничтожить старое… Чтобы мы все начали с нуля. Но это означало, что режиссёр потеряет всё, над чем работал всю жизнь.
Елена замолчала, прикрыв рот рукой, как будто испугавшись, что сказала лишнего.
На следующий день Волгин столкнулся с Аркадием Громовым, старейшим актёром театра. Громов держался сдержанно, но его натруженные руки слегка дрожали.
– Захаров был трудным человеком, – начал Громов, отводя взгляд. – Но он был… он был гением. А гений всегда разрушает то, что не вписывается в его мир.
– Вы согласны с тем, что он хотел изменить театр? – Волгин не сводил с него взгляда.
– Изменить? – Громов хмыкнул. – Он хотел продать свою долю! Превратить этот храм в балаган! Мы спорили, да. Но убить его… Нет. Я слишком сильно уважал его.
Слова звучали убедительно, но в воздухе витало чувство недосказанности. Громов явно что-то скрывал.
Вечером Волгин изучал финансовые документы театра. Долги, скрытые переводы, незакрытые сделки… И имя Захарова появлялось снова и снова. Он будто собирал улики против кого-то из труппы. Последний кусок головоломки нашёлся в его дневнике.
"Если я расскажу об этом, многие потеряют всё. Но правда стоит того."
Вопрос лишь в том, что именно он собирался обнародовать? Волгин осознал одно: погибший шантажировал кого-то.
В ту ночь Волгин вернулся в театр. Свет фонарей играл на мокрых ступенях, создавая призрачные узоры. На сцене кто-то стоял. Это была Елена Морозова.
– Майор… – она испуганно обернулась. – Вы не должны здесь быть.
– Как и вы, – резко ответил он. – Что вы здесь делаете?
Она отступила глубже на сцену, словно пытаясь найти слова. Но в этот момент из тени появился Громов.
– Скажите, кто мог разбить зеркало? – спросил Волгин, пристально глядя на Морозову.
– Я… я не знаю, – запинаясь на каждом слове, ответила Елена.
– Я так понимаю, что не вся труппа сейчас в сборе? Лето. Не сезон. Все соберутся к осени. Так?
– Да, – кивнула Елена. – Остались только те, кто участвует в первом спектакле. Репетиции, всякое такое…
– Назовите имена тех, кто задействован. В спектакле, я имею в виду, – Волгин снова внимательно посмотрел на Елену.
Она быстро отвела взгляд и посмотрела в сторону. За кулисами кто-то был. Волгин медленно подошёл к занавесу и резко распахнул его. Но там было пусто. То, что происходило в театре, было по меньшей мере странным.
– Вы не хотите сказать, что он упал не случайно? – вдруг спросила Морозова.
– А вы считаете, что это произошло иначе?
– Но у нас нет никого, кто бы желал ему зла.
– Но вы сами недавно говорили, что он хотел всех разоблачить. Или вы не это имели в виду?
– Он добивался справедливости, – тихо ответила Елена, опустив взгляд.
– Вот. Это могло стать мотивом. С кем конкретно у Захарова были конфликты? Руднев – ваш режиссёр, например. Как он воспринимал то, что Захаров козырял своей справедливостью.
– Но вы уже задавали этот вопрос.
– Разве? – Волгин сделал вид, что не помнит. На самом деле он хотел проверить реакцию актрисы ещё раз.
Не добившись ничего от Морозовой и не узнав, кто ещё был в театре в столь поздний час, Волгин поспешил к своей машине. Предложение подвезти её до дома Морозова отклонила. Это дало Волгину повод подозревать, что она что-то знает и скрывает. Он решил проследить, с кем она выйдет из театра.
Ждать ему пришлось недолго. Скоро свет во всех окнах погас, и на пороге появилась Морозова, за ней следовал Громов.
– Фьють, – присвистнул Волгин. – Вот так мезальянс: молодая актриса и старый ловелас. Ну-ну, посмотрим, что вы дальше будете делать. Через некоторое время подъехало такси. Громов галантно открыл перед девушкой дверь машины и сам сел с другой стороны.
Волгин тронул свою машину с места и поехал следом. Через несколько кварталов такси свернул на окраину. У старенького дома такси остановилось, и Громов с Морозовой растворились в темноте.
– О, а ты, старый, не промах, – снова сказал вслух Волгин. – Снял «апартаменты». На гостиницу, видно, денег не хватило.
Он уже хотел было уехать, но из дома вышел Громов. Постояв немного на крыльце, он пошёл куда-то в глубь двора. Волгин ждал. Через минут десять он увидел, что Громов возвращается с кейсом в руке.
– Это уже интересно, – сказал Волгин. – И что же вы, господа театралы, скрываете?
Он вышел из машины, когда Громов зашёл в дом, и осторожно подкрался к окну. Мелкий дождь противно накрапывал, заползая под воротник куртки. Но Волгин этого не замечал. Он стоял под окном и прислушивался.
– Ты должна уехать, – голос Громова был приглушённым, но Волгин слышал каждое слово.
– Но, папа, – в отчаянии ответила Морозова.
– Папа? – Волгин удивлённо раскрыл рот.
– Я не могу оставить тебя, – продолжала Морозова. Этот Волгин такой дотошный. Он докопается и до тебя… – она заплакала.
– Именно поэтому ты и должна уехать. Меня он не раскрутит, а вот тебя…
– Я не скажу ему ничего. Только не заставляй меня уезжать.
– Леночка, это ненадолго. Как только всё утихнет, ты вернёшься, – уговаривал её Громов.
Волгину всё стало ясно. Дальше не имело смысла подслушивать и наблюдать. Он решил поехать домой.
– Почему ты такой мокрый? – встретила его на пороге Светлана. – Я же утром положила зонт тебе в портфель.
– Не до зонта было, – ответил Волгин. – Представляешь, стоял под окнами, как шпион. Но не зря, не зря.
– Под чьими это окнами? – Светлана нахмурила брови.
Волгин вкратце рассказал ей.
– Что собираешься делать?
– Арестовывать Громова, конечно. Он не в курсе, что я в курсе, – сказал Волгин и сам рассмеялся. – Да уж, тавтология.
Утром Волгин вновь был в театре. Громов был на месте.
– А где Елена? – спросил он у Громова.
– Морозова?
– Да. Ваша дочь.
У Громова округлились глаза.
В это время на сцену выбежала Елена.
– Она не виновата, – тихо произнёс Громов. – Это я… сорвал декорацию.
– Почему? – Волгин едва сдерживал гнев.
– Алексей хотел уничтожить нас, – его голос дрожал. – Он грозился разоблачить всех, предать нас… Театр – это вся моя жизнь. Я не мог позволить ему разрушить её.
Но прежде чем Волгин успел надеть на него наручники, из темноты раздался голос Руднева:
– Не слушайте его, Волгин! Это я подтолкнул Захарова.
Каждый обвинял себя, но правда была ещё страшнее. Захаров погиб, потому что все они боялись его откровений. Волгин не смог доказать, кто из них был убийцей. Театр оказался сильнее правды, а ложь стала их единственной защитой.
– Спасибо тебе, Андрей, – пожал ему руку полковник Привалов, встретив Волгина в коридоре управления, куда тот зашёл по делу через какое-то время.
– За что? Я не смог ничего доказать.
– А тут и доказывать нечего. Руднев – жених Морозовой. Выгораживает будущего тестя. А Громов… Громов не виноват. Эксперты проверили всё на месте. Декорации старые, могли и не выдержать.
– Я и не подумал бы сначала, что Громов отец Морозовой.
– Морозова – это фамилия матери.
В тишине опустевшей сцены бывший майор смотрел на место, где погиб актёр. Истина осталась за кулисами, но он знал: кто бы ни был виновен, театр уже никогда не станет прежним.